Метод Глазычева: этюд к постбиографии
На прошлой неделе в Сергиевом Посаде состоялись XIII Глазычевские чтения — конференция, которая традиционно собирает урбанистов со всей страны, чтобы обсудить актуальные вопросы урбанистики. В этом году на чтениях была необычная секция, которую задумали сотрудники кафедры имени В.Л. Глазычева Елена Верещагина, Дмитрий Соснин и ваш покорный слуга. Секция была посвящена методу Глазычева.
Вячеслав Леонидович Глазычев — культовая фигура в российской урбанистике. Его именем названа кафедра территориального развития в Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, в честь него уже много лет проводится научно-практическая конференция. Многие современные урбанисты считают себя его учениками и последователями. Пусть даже заочно: среди тех, кто строит свою профессиональную линию как продолжение глазычевской, немало таких, кто ни разу не виделся с мэтром. Это задает особый залог говорения о Глазычеве как о знаковой личности. Подобно тому, как культивируемый советским официальным нарративом образ Владимира Ленина был бесконечно далек от реального живого человека, так и в случае с Вячеславом Глазычевым мы можем наблюдать тенденцию превращения его в идеализированный — и с неизбежностью искаженный — медийный образ.
Мы с Еленой Верещагиной решили, что с этой ситуацией надо что-то делать. Ведь чем больше образ Глазычева бронзовеет, тем меньше в нем остается реального и актуального. Он превращается в некоторую «закрывашку»: «А, Глазычев, «Глубинная Россия», «Урбанистика», все понятно». В то время как на самом деле не так многое-то и понятно.
Поэтому нашим выбором стал сценарий постбиографии. Сделать умственное допущение, что Глазычев еще жив и мы можем вести с ним содержательный диалог. Не погрязать в оммажах и чинопочитании, но серьезно поговорить на волнующие нас профессиональные темы. Так родилась идея секции «Метод Глазычева и личный опыт: как идеи и подходы живут сегодня», куда мы пригласили выступить тех, кто считает, что его деятельность так или иначе реализуется в диалоге с Глазычевым. А стало быть, мы можем очертить контуры того, что можно было бы назвать его методом.
В какой-то момент возникла инициатива установки мемориальной таблички Глазычеву на доме, в котором он жил в районе Тропарёво-Никулино. Этот дом каждый год показывают по телевизору на всю страну — там снимали фильм «Ирония судьбы, или С легким паром». На табличке планируется написать «основателю российской урбанистики». Но российские дизайнеры недовольны: они считают, что труды Глазычева в области дизайна ничуть не менее важны для их дисциплины, нежели для урбанистики. И в этом одна из важных составляющих того, кем являлся Глазычев.
Он был принципиально далек от простых именований и ярлыков. Да, возможно, он был урбанистом — такого слова в годы его жизни фактически не было. Оно означало представителя одной из фракций, боровшихся за право возглавлять советское градостроительство в ранние годы СССР. Современного понимания еще не сложилось. И как будто бы сложилось оно только благодаря книге Глазычева «Урбанистика».
Был ли Вячеслав Леонидович дизайнером — да, тоже возможно. Но еще он был переводчиком, культуртрегером, правозащитником, методологом, искусствоведом, писателем, историком инженерии, телеведущим, социологом, траблшутером…
Трудно даже представить, кем не был Глазычев. Как будто бы он был междисциплинарностью во плоти.
Но в этом прослеживается важная нота его стратегии: он общался со всеми, учился у всех, но никогда не был полностью кем-то одним. Юрий Перелыгин говорил, что в первую очередь Вячеслав Глазычев был методологом, но это, на мой взгляд, не соответствует действительности. Глазычев был в том числе и методологом. И участие в деятельности Московского методологического кружка было частью большего плана.
В терминологии теории социального капитала Глазычев был «мостом». Он коммуницировал с огромным количеством людей из самых разных сфер и приносил весточки и ценности из одних сфер в другие. Как будто бы его перевод книги Кевина Линча «Образ города» заставил советских архитекторов и градостроителей сомневаться в их демиургической позиции. Они внезапно для себя открыли, что горожане могут воспринимать районы и постройки далеко не только так, как задумывал автор. А исходные смыслы территории могут быть далеки от данных статистики и ангажированного натурного обследования.
Во многом благодаря Глазычеву советские, а потом и российские архитекторы и градостроители стали интересоваться философией, пусть в первую очередь и в рамках системного-мыследеятельностного (СМД) подхода, который является индигенной находкой отечественных ученых (и которая не признается нигде за пределами СНГ). Но это уже был большой акт челночной дипломатии: проектировщики «увидели» философов и vice versa.
Впрочем, роль «моста» не всегда благодарна. По словам некоторых архитекторов и градостроителей, Вячеслав Глазычев казался в некоторой степени «выскочкой». Есть признанные авторитетные фигуры в области развития городов, которые посвятили немало своих часов и чаяний тому, каким должен быть идеальный город. И тут на горизонте разговора о городском развитии возникает человек, который говорит, что города не должны быть идеальными. Что города развиваются каждый по-своему, и надо давать слово горожанам в вопросе проектирования их будущего. В этом чувствовалась некоторая угроза профессиональному статус кво. Как будто бы если горожане становятся полноценными участниками городского проектирования, то это не то, чтобы вызов для архитекторов — это вызов самим архитекторам.
Слово «урбанист» до сих пор не устоялось: его семантическое наполнение — все еще повод для общественной дискуссии. Но в отношении городов Глазычев был именно урбанистом своего времени: кем-то неуловимым, ускользающим от формальных описаний. Александр Шарыгин в своем докладе называл Глазычева «развивателем территорий». И это, наверное, самое верное определение, потому как конкретная деятельность архитектора или градостроителя понятна и завязана на твердой руке и навыках черчения. Что же чертил Глазычев — понятно только на кончиках пальцев.
Говоря о методе Глазычева, его соратники и ученики отмечают интеллигентность, глубину погружения, открытость новому. Артем Гебелев говорил о том, что именно у Глазычева он научился занимать разные позиции участников городского проектирования. Кто-то отмечает человеко-ориентированность, поддержку муниципального самоуправления и принципа субсидиарности. Некоторые отмечали, что важнейшим качеством Вячеслава Леонидовича является безупречное чувство стиля, что выражалось в манере одеваться, говорить, общаться с людьми. Это все составные части того, что мы могли бы назвать методом. Подходом к тому, как организовать свою деятельность. Из каких позиций строится проектная, планировочная и программная коммуникация. Это все — сложный и интересный клубок ценностей и залогов, но он хоть и понятен на первый взгляд, несет в себе изначальную проблемность.
Чтобы практиковать метод Глазычева — нужно быть как минимум Глазычевым. Не понарошку, а в полный рост.
Метод Глазычева не стал идеологией — увы или к счастью, Вячеслав Леонидович не писал программных текстов. Нигде он не рассказал — не смог или не захотел — как правильно заниматься урбанистикой. В его текстах сквозят его ценности, но чтобы повторить его метод — недостаточно знать только их. Энигма Глазычева в том, что при первом прочтении его работ кажется, что любой может быть урбанистом: курительная трубка, командирский голос бывшего десантника, смекалка Остапа Бендера — и вот уже урбанистика сама собой струится привольно и легко. Но это не так. За эффектными элементами образа стоит большая текстологическая и культурологическая работа. И в этом проблема: Вячеслав Леонидович основал кафедру территориального развития, чтобы нести свои идеи дальше своей частной практики, но его метод как будто бы стесняет исполнение этой задачи.
Мы никогда не будем работать так же, как Глазычев. Тогда, на заре того, что мы сейчас называем урбанистикой, урбанисты могли работали с городами в долгую. Год, два, три если надо.
Глазычев контактировал с городами и регионами своей работы не так скоро, как это делаем мы сейчас по мастер-планированию, ФКГС и МГИП. У нас это скорее носит характер курортных романов, нежели большой работы, на которой был сфокусирован Вячеслав Леонидович.
Метод методом, но есть же еще методология. Для меня это очень важный вопрос, потому что я «полевик». Я тот, кто едет в город и задает людям вопросы. Я давно находился в поиске методологии моей работы и искренне надеялся, что Глазычев поможет мне в этом. Я обнаружил метод Глазычева и искренне им вдохновился, ценностный резонанс был велик, и я решил искать — где же методология Глазычева. И я ее не нашел. А нашел широкий арсенал приемчиков Илицюань развития территорий, нашел много военных хитростей — но никак не стройный методологический аппарат.
Глазычев никогда не говорит о том, как правильно работать урбанисту. Он говорит о том, что любые действия, которые приносят данные — хороши. Описать их школярски в программе исследования далеко не всегда удается. Иногда нужно три дня подряд париться в бане и пьянствовать водку с мужиками, чтобы узнать особенности локального рынка морошки. Ни в каком учебнике по полевым исследованиям такой метод не описан. Но если это помогает сформулировать пути развития территории — значит, метод хорош.
Вячеслав Глазычев оставил для нас загадку: что из его текстов, программ, роликов на ютубе является его opus magnum. Что на самом деле делает его бронзовым — а что должно заставлять нас, его наследников-урбанистов, побегать и подумать своей головой.
Он не создал профессии — в смысле простого описания того, что урбанист должен обладать конкретными знаниями, умениями и навыками. Но тем не менее, мы точно знаем, что метод Глазычева есть как минимум в нашем восприятии. И нам решать, будет ли он определять развитие нашей страны.